Ave Caesar! (Дело о римской монете) - Страница 7

– Я вас слушаю, – перешла к делу хозяйка.

Глеб замялся.

– Понимаете, у меня раньше никогда не было причин обращаться за помощью к психологу.

– А теперь?

– А теперь повод, похоже, есть.

– Ну что ж, рассказывайте.

Хозяйка указала ему на удобное глубокое кресло, а сама села за стол напротив. Стол, под стать прочей обстановке, был невероятно изящным и жутко антикварным – настоящее произведение столярного искусства. Да и госпожа Бестужева, признал про себя Глеб, интерьеров тоже не портила. Он откинулся на спинку кресла и начал рассказывать:

– Это случилось сразу после того, как я пришел в себя. Трудно поверить, но после произошедшего со мной несчастного случая, прикоснувшись к человеку, я вижу то, что видел он в последние дни или часы. Вижу почти так же отчетливо и подробно, как сейчас вижу вас и ваш кабинет.

Глеб испытующе взглянул на собеседницу. Та, изредка вскидывая глаза, бесстрастно делала какие-то пометки в ноутбуке. Это обнадеживало. Больше всего Глеб опасался, что его поднимут на смех. Ободренный, он продолжил:

– Мало того, притрагиваясь к любому предмету, я не только вижу глазами тех людей, которые до меня брали его в руки, но и чувствую их мысли и даже слышу голоса. Причем в случае с неодушевленными предметами картины, которые я вижу, не ограничиваются несколькими днями или часами. Я вижу события, случившиеся многие месяцы, а возможно, даже годы тому назад.

Бестужева оторвалась от ноутбука.

– Очень даже интересно.

– Интересно? Боюсь, вы не совсем меня понимаете. Вчера вечером я отправился побродить по городу. Ушел довольно далеко от дома, решил вернуться на метро. Захожу, встаю на эскалатор и по привычке кладу руку на поручень. А теперь прикиньте, сколько людей за день успевают на него опереться. В итоге я, сам того не желая, становлюсь свидетелем целой череды картин, увиденных чьими-то чужими глазами: пригоревшие завтраки, обидные отказы по-быстрому исполнить супружеский долг перед выходом на работу, утренние ссоры, ночные примирения… И все это за какие-то полминуты, пока я не убрал ладонь. В общем, у меня столько впечатлений, причем, заметьте, чужих впечатлений, что я всерьез опасаюсь свихнуться.

Психолог сняла очки и принялась протирать стекла. Без оптики ее глаза казались еще прекрасней.

– Скажите, а какие медикаменты вы принимали в последнее время?

Глеб растерянно улыбнулся. А чего он, собственно, ожидал?

– Вы меня, верно, психом считаете. А я ведь специально пришел не к психиатру, а к психологу. Мне не диагноз нужен, а помощь. То, о чем я вам рассказываю, – не галлюцинации, а какая-то не поддающаяся пониманию реальность. Вы мне не верите?

Вместо ответа Бестужева пристально посмотрела ему в глаза, видимо, тщательно взвешивая этически выдержанный ответ. Тогда Глеб резко поднялся и решительно схватил со стола пепельницу. Затем снова сел и сосредоточенно закрыл глаза. Женщина, не говоря ни слова, внимательно наблюдала за происходящим.

Поначалу все усилия Глеба, казалось, были тщетными. Как выяснилось, волнение изрядно притупляет его чувствительность. Надо расслабиться. Он откинулся на спинку. Через минуту хозяйка кабинета уже беспокойно заерзала в своем кресле, как вдруг Глеб резко выпрямился и вполголоса произнес:

– Эту пепельницу совсем недавно держал в руках мужчина. Они с женой потеряли ребенка. Своего единственного ребенка…

Краешком глаза Глеб заметил, как Бестужева застыла в напряженной позе за столом. Тонкие пальцы, до этого столь проворно выстукивавшие какие-то комментарии по ходу его рассказа, неподвижно зависли над клавиатурой. Ну, может, хоть теперь поверит. Что она так долго молчит? Глеб в нетерпении встал и принялся разглядывать многочисленные старинные картины, сплошь покрытые ажурной сеткой кракелюр.

– Какие замечательные работы. Это оригиналы?

Ответа не последовало. Глеб не выдержал и, повернувшись, посмотрел психологу в глаза. Нет, кажется, впечатление он все-таки произвел. На породистом лице Бестужевой было написано неподдельное изумление. Так-то лучше. Ну, ладно. Тогда можно и оттянуть момент триумфа. Глеб снова уткнулся в картину и как ни в чем не бывало вежливо переспросил:

– Ради бога извините, так это подлинники?

– Конечно. Бестужевы через одного были художниками. – Голос Марины звучал немного сдавленно. – Это совершенно невероятно. Вчера на этом самом месте сидел и не переставая курил пациент, у которого совсем недавно погибла дочь, его единственный ребенок.

– Значит, психом вы меня больше не считаете?

Бестужева неуверенно помотала головой. Глеб кивнул в знак благодарности за такое признание. Психолог какое-то время продолжала пристально изучать собеседника. Глебу показалось, что прошло несколько долгих минут, прежде чем их разговор возобновился.

– Любопытно, любопытно. Скажите, а какого результата вы бы сами хотели от наших с вами встреч?

Глеб на секунду задумался.

– Уж если я не могу избавиться от этого нежданного дара, наверное, стоит попытаться взять его под контроль. Например, постараться избегать ненужных видений. Научиться как можно быстрее отстраняться, отгораживаться от подсмотренных мною чужих переживаний. Не принимать их близко к сердцу. А еще было бы интересно понять, каковы пределы моих возможностей.

Психолог одобрительно кивнула:

– Да, это весьма разумный подход.

– Так вы согласны копаться в потемках моей души?

– Фи. – Бестужева скроила рожицу, которая ее, впрочем, совсем не испортила. – Ну зачем же сразу копаться. Поверьте, психолог – не мужик с лопатой, разгребающий закоулки вашего подсознания. Нет. Его задача – зажечь слабую свечу, с тем чтобы вы смогли оглядеться и найти верный путь к выходу в своих же потемках… – Тут она очаровательно наморщила лоб и потянулась к ноутбуку. – Ой, здорово сказала. Надо записать.